Любовь: сто лет тому вперед

Фэндом: Ориджиналы

Рейтинг:  NC-17

Жанры:  Слэш (яой),  Фантастика,  Повседневность,  Учебные заведения

Размер:  Драббл, 8 страниц

Кол-во частей: 1

Описание:

Когда в будущем люди стали бессмертными, любовь и всё из неё вытекающее превратились лишь в воспоминания. Но что, если двое друзей решат возобновить «давние традиции»?

Посвящение:

Ночи, когда я все-таки посплю. Эй, ты где там?

Обложка

— Таким образом, в июне 1979 года после принятия схемы нерегистрируемого сожительства в законе об аренде, Нидерланды стали первой страной в мире, где однополые пары смогли получить некоторые права, — произнес двухмерный и почти прозрачный «учитель».

За стеклянной стеной, отделявшей аудиторию от остального мира, возвышалось бесконечное множество домов. Зеркальные окна хищно поблёскивали в лучах рекламных щитов, антенны торчали во все стороны, как колючки у древних существ — ежей. Каждое здание тянулось вверх, пытаясь обогнать своего соседа, первым достать до стеклянного купола. А дальше — в небо.

Неожиданно голограмма рассыпалась на многие мелкие точки-светлячки и тут же собралась вновь. На маленькие кусочки — и вместе. И так раз за разом. А класс наполнился противным металлическим визгом и недовольными возгласами студентов.

— На этом наша л-лекция под-дходит к кон-нцу, — взвыла голограмма, продолжая «биться в конвульсиях». — Хор-роши-и-их вы-ыходн...

И, утробно заурчав, проектор отключился, а по полу растеклась небольшая зеленая вязкая, как сопли «застенных», лужица топлива.

Разом воздух в аудитории словно сгустился. Смех, болтовня, разговорчики — они разом заполнили всю аудиторию. От пластмассового пола и до прозрачного потолка. Студенты спешили покинуть ненавистное им заведение, сбежать подальше отсюда. Длинной вереницей они потянулись к выходу, толкаясь в дверях, словно у входа в городской поезд.

— Нет, это же просто бред! — раздаётся чей-то вскрик. Даже на фоне общего шума он кажется до неприличия громким. Две девушки на секунду замирают, чтоб увидеть «крикуна», но тут же чуть не оказываются раздавленными остальными менее любопытными учащимися.

       — Ты можешь так не орать? — с укором вопрошает слегка хриплый голос рядом с «громкоговорителем». — На нас все пялятся. А ты же знаешь, как я не люблю, когда на меня смотрят.

И, словно в доказательство своих слов, юноша поднял воротник куртки, пытаясь упрятать за ним всё лицо.

— Не, ну ты только подумай, — уже чуть тише восклицал его друг. — Они смогли дать человеку бессмертие! А починить простейшую голограмму мозгов не хватает, — сказал парень, натягивая на плечи жилетку.

— Эх, Кламо, — с наигранной жалостью сказал «стесняшка» и покачал головой. — Тебе бы с твоим идеализмом в Верховном Комитете заседать, Советом старейших руководить... А ты в университете штаны протираешь. Ох, негоже так...

Кламо нахмурился. Да что они все понимают. Да ничего. А ведь у него есть столько идей, которые бы сделали жизнь ещё проще. Ну, ему так казалось. Если бы его хоть раз послушали, мир бы стал ещё добрее. Ну, он так думал. Да что они все понимают. Да ничего.

Но вместо того, чтоб высказать своё мнение, превратить его в невероятно длинную тираду, он сказал лишь три заветных слова:

— Да пошёл ты, — и сложил руки на груди. Щёки раздулись, будто он держал во рту по целому леденцу, брови сомкнулись у переносицы, а губы превратились в две едва ли заметные полосочки.

Одного взгляда на это милейшее создание хватило Эричуку, чтоб разразиться громким, булькающим смехом. Что-что, а смеялся он точно не как все. В нём словно бурлил кипяток, выплескиваясь наружу безумным хохотом.

— У-тю-тю, кто же это тут о-обиделся? — сквозь смех с трудом выговорил он. — Ты сильно не-не дуйся, а то лопнешь. А меня твои кишки от потолка отти­рать за-заставят.

Кламо изо всех сил пытался держаться холодным, как морозилка, но с каждой минутой всё больше походил на мороженую массу, что медленно тает под лучами отеплителей; под заразительный смех Эричука — а его смех был действительно заразительным; он всё оттаивал и оттаивал, пока и сам не разразился хохотом.

—  А-а теперь, — борясь со смехом, провозгласил Кламо. —  Старейший консул приказывает: своим ходом к кофейникам!

— Стоп, что?

***

Вскоре двое друзей уже шагали по широкой дороге, проталкиваясь между толпами людей. Огромные многоэтажные дома самых разных цветов теперь свысока смотрели на них своими пустыми глазами-окнами. То тут, то там переливались всеми цветами спектра рекламные вывески и транспаранты.

Где-то вдалеке раздался грохот колёс, и вот уже над головой по прозрачному туннелю промчался пневматический поезд. От удара об рельсы металлических колёсиков во все стороны летели искры, но и они быстро гасли, падая на холодные стенки туннеля.

— И как тебе удалось меня подбить на эту аферу? — недовольно пробормотал Эричук, проводя рукой по коротким светло-зеленым волосам.

Ему очень нравилось слово афера. Афера. Красивое слово. Он любил пробовать его на вкус, проговаривая то быстрее, то совсем медленно. Он любил вставлять его во все предложения, подходило оно по смыслу или же нет. Да он и смысла его не до конца понимал. Он просто любил красивое слово. Афера.

—  Кофейники так далеко от кампуса...

— Зато прогуляемся! - весело воскликнул Кламо, перебивая друга.

Кламо не любит слова. Он любил места. Любил своё место у окна в каждой аудитории, где можно наблюдать за никчёмными людишками и даже на мгновение давать себе поверить, что ты выше их. Любил центральный перекресток, где ты идёшь вместе со всеми, сливаясь с окружающими, становясь частицей чего-то большого, сильного, важного.

Но особенно он любил кофейников. Небольшое кафе, где официанты-кофейники варили самый лучший в мире кофе, потому что варили его люди. Где всегда по-настоящему тепло. Где он провел свои лучшие вечера.

— Так мы ещё и на своих двух попёрлись. Это ж сколько времени тратим...

Кламо неожиданно остановился.

— А ты куда-то спешишь, а, Ёжик? У тебя мало времени? Неужели вам не хватает вечности, что вы куда-то ещё торопитесь? Куда вы все бежите, а? - он затих, испугавшись, что мог нечаянно сказать это всё слишком грубо, и, улыбнувшись, добавил: - Ты же прекрасно знаешь, как я ненавижу эти поезда. Непременно кто-то решит облокотиться о мою голову, нечаянно приняв меня из-за роста за стул.

И разом вспомнились все те смешные и нелепые случаи, что с ними были. И разом они мельком улыбнулись своим воспоминаниям...

Но тут веселье прервал противный кашель.

Друзья замерли. Прямо перед ними стоял мужчина. Выглядел он невероятно старым и явно нездешним. Седая борода спуталась, кое-где в ней виднелись наполовину переваренные объедки, которые, видимо, поспешили покинуть желудок как можно раньше. Порванная одежда была в грязи и испражнениях. А на шее красовалась огромная гниющая опухоль, медленно истекавшая чем-то бурым, от одного вида чего хотелось вывернуть себя наизнанку.

Двое парней замерли в испуге. В ужасе. Этот человек... застенный. Сколько ужасов рассказывали им про тех, кто живет за барьером. Страшные болезни, бедность и смерть. Да, им не дали бессмертие. И теперь, когда люди в городе живут вечно, там, за высокой каменной оградой, они мрут пачками. Один за другим, будто со времени голодомора. А всё те страшные вирусы, что переносят наружные. Ведь не зря был построен купол.

И тут наружный поднял глаза на друзей.

Узкие, обрамленные сеткой морщин, но при этом чистых, как лёд, голубых, как реклама новой губной пасты, глубокие, как страх парней.

— Ты, — неожиданно воскликнул старик, протягивая мерзкую гниющую руку к Кламо. От страха юноша чуть было не закричал.

Ну где же все те толпы людей, что всегда их окружали? Может, они тоже испугались, впали в оцепенение, и теперь весь мир замер навеки. А может, им просто некогда...

— Ты, - завопил наружный, теперь не двигаясь с места. Лишь костлявая рука слабо подрагивала. - Он был, как ты. Светлые волосы... Желтые глаза, - старик разошелся кашлем. - Он... Проспер. Любимый, — глаза прояснились от былого безумия. — Мы любили друг друга. А как мы целовались в той подворотне, — старик выглядел счастливым. Действительно счастливым. — Они считали нас больными, говорили, что все геи больны на голову. Но нам было хорошо, — ему хорошо. — Вместе нам было хорошо, — ему было хорошо. — Хорошо, что я... я... — он словно забыл слово. — Хорошо, что мы были геями...

Все трое замерли в немом оцепенении. Люди бежали мимо, всё куда-то опаздывая. А сквозь толпу пробивалось двое полицейских, желая быстрее разделаться с наружным...

***

Отдохнуть в тот вечер им так и не удалось. Сорванные планы и нервы, то и дело всплывающие в голове образы наружного, его глаза, рука...

Они молча сидели в своей комнатке в огромном общежитии. Эричук молча просматривал сегодняшние новости. Вот уже весь город знает о двух сбежавших с места происшествия юношах и наружном, задержанном на месте полицией. Странно, что его сразу не пристрелили. Хотя, успеется.

Кламо прислонился лбом к холодному окну. Вид особо не радовал. Очередное напоминание, что они всё ещё на территории учебного заведения, а вот университет, а там ворота и ещё один корпус с комнатами для тех, у кого рядом нет более приличного места для ночлега. Искусственное солнце, светящее с защитного купола, уже не согревало.

— А ведь нас могло и не быть, - со смешенным чувством грусти и разочарования сказал Ёжик. - Если бы тех двоих не убило током...

— Да-да, - отстранено буркнул Кламо. - Если б их не убило, нас бы не создали. Успокойся, уже столько лет прошло, хватит ворошить прошлое.

Эричук тяжело вздохнул. Он до сих пор считал себя виноватым в смерти тех двоих. А ведь его ещё тогда и в проекте не было. Он их даже не знал. А ведь с их смерти началась их жизнь. Так неужели они причастны к их гибели...

— А я вот всё время думаю, - нараспев сказал Кламо, нахмурив лоб. - Этот старик... Он сказал, что хорошо быть геем. Так вот. А кто такой этот гей?

Друзья переглянулись. Они явно никогда раньше не слышали этого слова. Оно звучало так странно и загадочно. В нем был какой-то свой шарм. И Эричук сразу же захотел попробовать это словечко на вкус.

— Гей, - коротко сказал он. На языке появился легкий привкус гнили, в нос ударил резкий запах помоев. Так пахло от того наружного. - Ге-ей, - теперь уже чуть ли не пропел он. Слово изменило свой вкус. Приятное, лёгкое, оно чем-то напомнило ему вкус заменителя сахара из пакетика.

— Интересно, что это значит? - прошептал Кламо, и сам этому удивился. Почему он вдруг сказал это так тихо?

Ещё мгновение — и вот они уже рыщут в всемирной паутине хоть одно упоминание заветного слова. Но ничего. Разные слова на разные буквы. Разные значения. Но ни единого упоминания о заветном слове.

Вдруг перед ними развернулось видео. На первый взгляд самое обычное. Никакой заставки, лишь «проиграть» и «пауза».

— Древнее это что-то... - скривившись, сказал Эричук. - Ладно, попытка не пытка. Ехали.

Сперва — ничего необычного. Двое парней на экране, они выглядели невероятно странно. Первый — невозможно худой и низкий. Длинные кудрявые волосы огненными прядями спадали на лицо. Зелёные глаза смотрели куда-то в прострацию. Рядом с ним — настоящий амбал. Детина невероятных размеров, на целую голову выше рыжего, странно смотрел на парня.

И тут понеслось. Они приблизились друг к другу лицами, впились друг в друга губами. Худой забросил руки на огромные плечи, а ходячий шкаф довольно грубо толкнул его на неоткуда появившеюся кровать, как сообщило подобие современного закадрового голоса: «Разорвав на мгновение поцелуй, полный страсти и желания».

— Кажется, это сняли несколько веков назад, а теперь вставили комментарии и слили в сеть, — шёпотом предположил Кламо, но его друг лишь шикнул на него, приказывая молчать. Эричус впился взглядом в экран.

— Я хочу тебя, — до невозможности наиграно произнес рыжий, когда амбал придавил его своей тушей.

Изобразив подобие довольной ухмылки, «шкаф» начал раздевать парня. А тот в свою очередь что-то мямлил. Когда огненноволосый наконец остался без одежды, здоровань лег у него между ног и...

— Что за ..! - закричал Кламо, чуть не падая с кресла.

...взял в рот член рыжего. Тот громко выдохнул и ухватился руками за изголовье кровати. Лицо перекосило, он изображал смесь стеснительности и сумасшедшего удовольствия. А тем временем здоровань двигал головой вверх-вниз, заставляя рыжего громко стонать и вилять бедрами.

Наконец, после долгих минут мучения (а Кламо бы это по-другому не нарек), амбал выпустил изо рта член парня. По квадратному подбородку стекало что-то белёсое. И это что-то...

       — А ты сладкий, - довольно, словно только что Нобелевскую премию получил, сказал «шкаф», вытирая с губ сперму. - Пришёл мой черед.

— Молю, выключи это! - кричит Кламо. Этого бреда ему в жизни видеть не приходилось. И это тот наружный называл «хорошо»? Нет, это не хорошо. Это совсем не хорошо!

Но, похоже, Эричук совсем другого мнения. Он жадно смотрит в экран, пытаясь поймать каждый вздох, каждое движение. В желудке словно камень, кажется, ещё чуть-чуть — и он точно вырвет. Но даже не смотря на это, ему нравится. Нравятся те двое на экране. Нравится, что они делают. Нравится, как они это делают.

Ещё мгновение — и рыжий стоит на четвереньках, а амбал опустился на колени сзади. В мясистой руке из воздуха возникает тюбик с яркой надписью...

— Вазе… что? - кривится Кламо.

       — Вазелин, — бросает Эричук, — и не мешай мне смотреть.

Кламо не мог поверить своим глазам. Это его друг, Эричук, точный, брезгливый, это точно его друг сейчас смотрит этот бред? Кламо не мог поверить. Он отказывался верить.

Выдавив немного смазки на пальцы, амбал сперва массирует колечко мышц, а после вводит сразу два пальца в анус и без промедления начинает ими двигать. Рыжий, сперва чуть поморщившись, начинает сам насаживаться на пальцы, «прося большего», — сообщает комментатор.

       Закончив с подготовкой, здоровань приближается к кульминации. Расстегнув штаны, он начинает натягивать презерватив, появившийся просто из космоса. В конце концов разобравшись с резинкой, он наклоняется к рыжему и...

— Чтоб меня током шандарахнуло! — вопит Кламо, показательно закрывая глаза.

 ... входит во всю длину. Хрупкое тельце извивается под ним, словно кости сделаны из резины. Парнишка громко стонет, в то время как амбал беспощадно вдалбливается в него.

Сейчас Эричук отдал бы всё, чтобы оказаться на месте того юноши. Изгибаться под сильным телом, стонать от наслаждения. Он бы всё отдал за минуту этого блаженства.

И тут его друг. Тот, закрыв глаза рукой, проклинает создателя интернета и, скорее всего, уже дохлого наружного. Он проклинает себя, его, всех...

Амбал обхватывает рукой член рыжего и начинает двигать рукой вверх-вниз по стволу. От этого парнишка начинает стонать еще громче...

Ах, вот бы Эричук испытал то же самое.

       ...ритм становится все резче. Движения быстрее...

       Вот бы Кламо его так взял.

       ...они кончают вместе и застывают с выражением благоговения на лице.

— Кламо, — тихо, еле слышно зовет Эричук. Его друг наконец убирает руку от лица. — Можно тебя попросить...

***

       — Даже не спрашивай, откуда у меня это, — сердито сказал Кламо, бросая на кровать тюбик смазки и пачку презервативов, прежде чем Эричук успел открыть рот. — Поверить не могу, что согласился на это.

«Хотя тот амбал выглядел не таким уж и несчастным, так почему бы и мне не попытать счастья?» — подумал ещё раз Кламо, взглянув на друга. Всё это неправильно. Они словно ролями поменялись, махнулись характерами. Хотя, может, чёрт с ним?

На защитном куполе уже давно сверкали звёзды и покачивался полумесяц. Сейчас, поздно ночью, все эти рекламные щиты казались ужасно яркими. Над головами прохожих опять пронёсся поезд. Золотые искорки вылетели из-под его колёс и растворились в ночной тьме. А жизнь кипела...

— Ты мне теперь должен, — буркнул Кламо, — так что...

Но договорить ему не дали. Тёплые губы коснулись его, длинные руки упали на спину, юркий язычок хотел было проникнуть в рот...

— Что ты такое мерзкое поглощал? — недовольно скривился Эричук. Но прежде, чем друг успел хоть что-то ответить, он возобновил поцелуй.

Если бы тот закадровый голос нарек поцелуй «полным страсти и желания», он бы попал прямо в цель. Неумело, но так нежно, Ежик чувственно целовал своего уже не просто друга. Так хорошо, так приятно...

Но стоило Эричуку разорвать поцелуй, стоило лишь встретиться взглядом с другом, как всё счастье просто испарилось. Ни грамма наслаждения — лишь пустое удивление и вопрошающий взгляд. Кламо водил языком по зубам, будто проверял, всё ли на месте.

Они стояли так лишь пару минут, но для Ежика прошла целая вечность. Вечность между тем первым и следующим — ярким и таким желанным — поцелуем. Нежно, словно пробуя на вкус, Кламо целовал его ещё и ещё, пока у обоих не кончился воздух.

Легко толкнув своего друга на кровать, Кламо стал над ним, словно желал перекрыть все пути к отступлению. Медленно, как всегда, неспешно, он расстегнул рубаху, пуговку за пуговкой, не желая спешить. А куда бежать? Всё, всё успеется. Шуршащая, слегка грубая ткань заструилась меж пальцев, рубашка мягко опустилась на пол.

Эричук стыдливо отвел взгляд.

Пробежавшись пальцами по впалому животу, Кламо рывком стянул с Ежика штаны вместе с нижним бельем. Без церемоний. К чему мелочиться? Нет, это не спешка, не боязнь опоздать. Он лишь не желал больше ждать. Всё это теперь не казалось ему таким уж отвратным и мерзким. Это хорошо.

Нагнувшись, Кламо несколько рад провел рукой по члену, пока тот не затвердел. Откуда не возьми, в голове всплыл школьный курс анатомии. Прекрасно.

Немного пошевелив извилинами, Кламо понял: как на том видео у него не получится. Он лишь плавно провёл языком сперва по головке, а затем по всей длине. Но и этого оказалось достаточно. Эричук страстно застонал, поминая простынь. Так хорошо ему ещё никогда не было.

Вздохнув, Кламо обхватил губами головку и начал понемножку двигаться. Выходило не так уж и плохо, а как по Ежику, так вообще прекрасно. Легонько дёрнув за лобковой волосок, Кламо вырвал из глотки «друга» очередной стон. Он двигался всё быстрее, то поднимая, то опуская голову под музыку из сладких стонов.

Развратно застонав и сжав кулаки до белых костяшек, Эричук кончил прямо Кламо в рот. Тот с трудом сглотнул всю сперму и вытер тыльной сто­роной руки губы.

— Солёный, — констатировал он.

Но Ежик его не слышал. Он был далеко-далеко, на седьмом небе от счастья. Он судорожно вздыхал, пытаясь восстановить дыхание. Ротик слегка приоткрыт. Прикрытые веки слабо подрагивали. Тяжело вздохнув, он прошептал лишь одно слово:

       — Кламо...

Дрожа всем телом, Ежик стал на четвереньки, ухватившись руками за спинку кровати. По лбу стеками капельки пота.

— Кламо, прошу...

Подняв с пола тюбик со смазкой и щедро облив её пальцы, парень посмотрел на своего любовника. Неужели эта маленькая девственная дырочка способна принять сразу два пальца? Кламо решил рискнуть...

За что и поплатился.

Громко вскрикнув, Эричук выгнулся в спине. На простынь упало несколько слезинок. Лицо перекосило.

— Б-больно, —  выдавил он из себя, глотая слезы. —  Хватит.

На этот раз Кламо был предельно осторожен. Больше смазки, мягче движения. Он пытался доставить своему любовнику как можно больше удовольствия. Но выходило плохо. Ежик кривился, но хотя бы уже не кричал. Не слишком- то ему было приятно, когда Кламо разрабатывал его анус, пытаясь подготовить к продолжению банкета.

Сделав ещё пару движений пальцами, Кламо отстранился. Близится развязка. Парень стянул с себя одежду, распаковал и натянул на себя контрацептив. И все это под тяжкое дыхание его любимого.

Подавшись вперёд, он направил свой член в отверстие и медленно вошёл. Эричук застонал от слабой боли. Да уж, в жизни точно не так, как на видео.

Кламо толкнулся вперёд и подался назад. Он двигался всё быстрее, наращивая темп. Взяв член Эричука в руку, он начал двигать по всей длине, подстраивая под свой ритм. Плавно, неуверенно, но затем с каждым разом все резче. А внутри он такой узкий, такой горячий.

Эричук стонал все громче, все сильнее комкал простыню. Боль уступила место наслаждению, и теперь его волны с головой захлестывали обоих. Хорошо, как же им хорошо.

Толчок, ещё один, и Ежик не выдерживает и, протяжно застонав, кончает, сжав в себе Кламо. От этого парень издал что-то похожее на рык. Колечко мышц плотно сжимало его член.

Сделав ещё несколько толчков, Кламо накрыл оргазм. Юноша словно растворился в этой безумной страсти...